Сны деревьев
20 November
Иосиф Бродский «Помнишь свалку вещей на железном стуле...»
Пора забыть верблюжий этот гам
и белый дом на улице Жуковской.
Анна Ахматова


Помнишь свалку вещей на железном стуле,
то, как ты подпевала бездумному «во саду ли,
в огороде», бренчавшему вечером за стеною;
окно, завешанное выстиранной простынею?
Непроходимость двора из-за сугробов, щели,
куда задувало не хуже, чем в той пещере,
преграждали доступ царям, пастухам, животным,
оставляя нас греться теплом животным
да армейской шинелью. Что напевала вьюга
переходящим за полночь в сны друг друга,
ни пружиной не скрипнув, ни половицей,
неповторимо ни голосом наяву, ни птицей,
прилетевшей из Ялты. Настоящее пламя
пожирало внутренности игрушечного аэроплана
и центральный о'рган державы плоской,
где китайская грамота смешана с речью польской.
Не отдернуть руки, не избежать ожога,
измеряя градус угла чужого
в геометрии бедных, чей треугольник кратный
увенчан пыльной слезой стоваттной.
Знаешь, когда зима тревожит бор Красноносом,
когда торжество крестьянина под вопросом,
сказуемое, ведомое подлежащим,
уходит в прошедшее время, жертвуя настоящим,
от грамматики новой на сердце пряча
окончание шепота, крика, плача.
1978
5
Жизнь заглохла.
А так безумно хочется лета. Мне не нужен никакой новый год ( пьяные однокурсники и зачётная неделя, тоже мне, радость), никакой снег, никакие зимние каникулы ( две недели торчать дома, это же ужасно), никакая весна с её дурацким психозом.

Три недели зимы прошло — а мне уже тошно.
Сейчас бы босиком по горячему асфальту, сейчас бы прыгнуть в фонтан прямо в центре города, наплевав на общественное мнение, сейчас бы цветное платье в пол — и бродить по улицам Где как будто каждый человек знаком. Жонглёр, который шесть дней в неделю стоит у дома Севастьянова, аскеры на Вайнера, которых знаешь в лицо. Вот этот, с длинными волосами, всегда бьёт в барабаны, так, что я никогда не вижу его лица. Кварталом дальше — другие двое, с похмельными лицами и странным, но классным духовым инструментом. У самого начала — оркестр пенсионеров с картонной коробкой для пожертвований. А раньше ещё сидел Лёша. Взрослый парень с внешностью тринадцатилетнего мальчика, играющий на пластиковых бутылках и прочих бытовых приспособлениях. Потом куда-то исчез. То ли учиться начал ( говорили, что он на каком-то там не-знаю-каком курсе), то ли просто надоело.

Екатеринбург — большая деревня, и именно за это я его люблю. Есть где развернуться, но всё до последнего камня родное и знакомое. Даже адски запутанные кварталы окраин, по которым можно блуждать часами в поисках нужной остановки, создают ощущение, что ты здесь уже был.

Сегодня Егора пробило на какой-то укуренный пелевинский монолог о том, что в России всё русское. «Ну нигде же такого нет, ну вот даже дома эти ржавые на сортировке — ну нигде же нет таких! Вот потолок — посмотрите на потолок! — это же русский потолок с русской люстрой.… И мы сами — тоже русские до мозга костей, и не то чтобы поэтому мы свою страну любим — мы её не любим — а это нас объединяет...» Он нёс минут десять полнейший бред, и самое странное — что мы его понимали. И соглашались с ним. Потому что где-то не на уровне слов, а на уровне мыслей, мы отлично знали, что именно он хочет сказать. А словами — словами не получается.

Год назад на курсах мне попалась тема для эссе. " А не уехать ли в Париж" называлась. И что-то я там написала про повальное желание валить из России, про то, как мне от этого страшно, про национальное самосознание и про то, что я уехать не смогу. Написала ужасно плохо. Рылась недавно в конспектах и ужасалась. Я бы провалила Творческий конкурс. И потом, на занятиях, мы долго разговаривали на эту тему с нашим суровым преподом, который запрыгивал на стол и доводил забитых одиннадцатиклассниц до слёз своими спорами. Он говорил, что я написала неубедительно. Что моя позиция ясна, но не аргументированна.
А не получается это сказать человеческими словами. У Ахматовой и Бродского получались стихи. У Егора — наркоманский бред. У меня — поток бессвязных слов, многабукаф.
2
Самый трогательный момент вечера — когда Евгения, Егор-Кагор и Сальвадорка-Помидорка играли «Вереск». С гитарой, фортепиано и речью. Ни одна студийная запись не сравнится с тем, что чувствуешь, когда при тебе люди ( пусть не профессионалы, пусть с запинками и ежеминутным «ой, блять») рождают что-то чарующее.

Спасибо тряпочке, в комнате мы создали темноту и подобающую романтическую атмосферу. И уже спустя полчаса всем казалось, что мы сидим здесь уже очень давно, что на дворе ночь, и самое главное — что никому никуда не надо идти. И так тихо и спокойно…

Не знаю, что там насчёт баобабова «правила пяти», но нам, по-моему, и в восьмером было очень, очень, очень неплохо.
0
4
0
0
Ну надо же))

У нас наконец-то получилось сделать Литературный Бурдюк ЛИТЕРАТУРНЫМ))) И это замечательно.
Мы не нажрались в говно! Мы пели песни, читали стихи и вспоминали притчи. Этот день войдёт в историю)
1